… Свет в капитанской каюте был приглушен, поэтому слегка запыхавшаяся чета Харкли не сразу заметила, что капитан был не один. В затемненном углу, за дальним концом громоздкого тактического стола, сидел ни кто иной, как Лерой Кнут. Он поднялся и робко их поприветствовал. Ава со Стивом резко остановились, выкатив глаза от изумления.
Сергей, не давая им опомниться, сразу приступил к сути. Видимо, чтобы исключить ненужные расспросы.
- Мы на вчерашнем совете решили, что сегодня с утра перед началом работ официально объявим о появлении одного вакантного места на Икаре. Твоего места, Ава. Совет посчитал, что его тоже надо будет разыграть в свободной лотерее. Однако … - Сергей запнулся, подбирая слова.
- Что еще такое за "однако", что случилось? – встрепенулась обеспокоенная Ава
- Пусть уж лучше Лерой вам все объяснит. Тем более он сам настоял.
А я пожалуй, оставлю вас. Пойду, прогуляюсь, да и вахты за одно проверю. …
24
… После провалившейся два года назад попытки совершения гнусного доноса на Стивена Харкли окончившейся позорным пшиком, астрогеолог Лерой Кнут остался совершенно не в ладах с самим собой.
Каким никаким, но Лерой все-же был ученым и много лет существовал в этой среде со своими специфическими устоявшимися правилами и понятиями. Поэтому он не мог не понимать, что совершил один из самых подлых поступков, состряпав донос на ничего ему не сделавшего и никак не относившегося к его работе молодого астрофизика. В том, что о происшедшем тогда в кабинете Гросса рано или поздно узнает все маленькое сообщество "Искателя" планетолог нисколько не сомневался и как он считал, грозит ему всеобщим презрением до конца полета.
Но с этим Лерой еще как-то мог справиться (лишь бы Гросс не предпринял какие-нибудь оргвыводы), по своему обыкновению заглушив слабый голос собственной совести и тщательно избегая коллег по экспедиции. Он по своей привычке просто отсиживался бы в каюте, уклоняясь от любого общения. Особенно с пугавшим его до дрожи Кайлом Лумом.
Ведь на тот момент, до высадки на Эриду (когда хочешь, не хочешь, а придется участвовать в исследованиях вместе с другими) было еще далеко. Поэтому Кнут горячо надеялся, что с течением времени о нем позабудут, если он будет вести себя тихо как мышь. В чем, кстати, у него имелось немало опыта. Поскольку за свою карьеру он уже не раз делал мелкие гадости коллегам по институту и попадался при этом. В этих случаях выжидательная стратегия обычно срабатывала лучше всего.
Прячась в свободное от служебных обязанностей время у себя в каюте, он рассчитывал дотянуть до конца полета, а потом тихонько исчезнуть, чтобы никогда больше не видеть этих людей. Если бы до Кейптауна даже и дошли какие либо слухи, то всегда можно было все отрицать с хорошо разыгранным, холодным недоумением. Такова была уже не раз апробированная линия поведения, а вынужденное сидение взаперти не особенно-то и пугало нелюдимого Лероя.
Вот только в данном случае все это не срабатывало.
Ибо полет на "Искателе" полностью перевернул унылую серую жизнь Кнута, разворошив ее как кучу старого затхлого тряпья.
С одной стороны его охватил жуткий страх за свою дальнейшую судьбу. Буквально сразу после того памятного вечера в каюте Гросса, Стивен Харкли, при полной поддержке руководства, устроил конференцию и сообщил о Немезиде. Даже человеку далекому от науки было совершенно понятно, что молодой астрофизик совершил крупнейшее открытие. Бедный Лерой, присутствовавший на триумфальном докладе старался вжаться в сидение. Ему казалось, что на него все смотрят, как на гадкую крысу. И хотя он понимал, что про его роль в этом деле еще никто ничего не знает, противное чувство не проходило.
Однако когда, пусть даже и очень большое астрономическое открытие, но все-же событие, касающееся сугубо определенной отрасли науки, вырвалось за рамки чистой теории, превратившись в колоссальную по своей значимости Проблему Пришествия, Лерой по-настоящему струхнул. Он уже, как и все на корабле знал предысторию открытия Немезиды и отчетливо понимал, что таким как Вильгельм Куксель по прилету "Искателя" придет полный бесповоротный конец. Дотошные СМИ обязательно докопаются до всех подробностей громкого эпохального дела и как пить дать, не обойдут вниманием лично его. А тогда возможные репутационные потери и как следствие отказ в вожделенном продвижении по службе покажутся сущей мелочью. Вопрос будет стоять о прекращении карьеры вообще, вплоть до позорного выдворения из института с волчьим билетом. Но поскольку Лерой, разменявший пятый десяток, кроме того как сиднем сидеть в институтском кабинете (скорее изображая работу, чем действительно занимаясь чем-то путным) ничего другого делать не умел, скрытое полной неизвестностью будущее вселяло в него страх. Самое обидное состояло в том, что на этот раз он действительно не один нес ответственность, будучи просто орудием в женских руках. Сам по себе Лерой против Харкли ничего не имел (ну может быть кроме зависти по поводу красавицы Авы) и ни за что бы ни ввязался в подобную затею, не вынуди его к этому Моника Ковано. Более того, она же сама все и придумала.
Но он никогда, ни за какие посулы не назвал бы ее имени. Кстати, проклятая стерва, разбившая ему вдребезги сердце, прекрасно это знала. Несмотря на все происшедшее, при одном только воспоминании о ней, остальные страхи и переживания моментально отходили на второй план.